Довлатов вылез из шкафа

Сергей Донатович

Сергей Донатович. Семьдесят лет. А как это сказать: «Памяти Довлатова?» Никак не скажешь, ну полный бред.
По длинному коридору Лениздата мы шли с Иркой Чуди друг другу навстречу. И уже на бегу, подняв руку, она говорила: «Сережа…» И начиналась длинная или короткая история о том, как Довлатов… Потом она вспоминала и хлопала меня по плечу: «Нет, ну не может быть, чтобы ты не была знакома с Сережей! Он со всеми был знаком! Значит, и с тобой». Я только помалкивала, бесполезно было в сотый раз ее убеждать, что не была я знакома с Довлатовым — не вышло, не сложилось.

Я начала работать в редакции газеты «Знамя прогресса» ленинградского предприятия ЛОМО в августе 1979 года, через год после того, как Довлатов уехал Америку. Но первые дни, переступив порог редакции, я слышала одно и то же: «Вот из этой чашки пил Довлатов, за этим столом он сидел, под этим столом сидела его собака Глаша, в этом шкафу Довлатов спал…»
Шкаф, надо сказать, был знатный. Собственно, это был не шкаф, а перегородка между двумя помещениями: редакцией газеты и комитетом комсомола. С каждой стороны должен был располагаться стенной шкаф, но поскольку люди из одного помещения перемещались в другое, причем исключительно по рабочим (изредка по личным) делам именно здесь (так было быстрее), то по назначению шкаф не использовался. А был он метра два в ширину, а главное — больше метра в глубину. Вот в этой глубине, положив на пол старые подшивки газет и отслужившие свой век занавески, спал огромный Довлатов, которому было лень тащиться с Чугунной улицы на свою Рубинштейна. Тем более что утром все равно надо было ехать обратно. Так какой смысл проделывать этот идиотский путь, чтобы посередине его поспать на домашнем диване?
Так я узнала про Довлатова, еще не прочитав ни одной его строчки. И только в 1980-м (год издания) или в даже позже мне подруга дала тоненькую книжечку «Соло на Ундервуде», изданную в Нью-Йорке. Ну, это теперь все знают.
Но только в 1990-м году (наверно, ради этого стоило помереть!) вдруг все схватились: издания, переиздания, воспоминания, друзья, с которыми пил пиво, внезапно становятся выдающимися литераторами… В общем, Довлатов вылез из шкафа и стал в полный рост. Не только в литературе и даже не столько в ней, сколько в жизни — он действительно стал близким каждому человеку. Вот Пушкина цитировать сегодня уже даже неприлично: наизусть известно многим и многим поколениям. Зато практически ни один разговор не обходится без цитат из Довлатова. «Архитектор Расстреллян…» «Поставьте хотя бы тройку…» «Если Евтушенко за, то я — против» «Советский, антисоветский — какая разница!» «…А как еще может пахнуть в стране, где главный труп еще не похоронен?!.»
В начале 1990-х годов все читали Довлатова. Взахлеб. Невозможно было оторваться. А умные молодые люди из вновь созданных издательств недоуменно разводили руками: «Ну разве можно считать человека классиком по записным книжкам?» Но Митьки уже рисовали свои рисунки и готовилось первое собрание сочинений.
Для себя я тогда определила, что сделал Довлатов. Он сделал фактом литературы самые простые, бытовушные вещи. Да, надо услышать, как алкаш говорит про шампанское: «Второй раз в жизни их пью… Он был с шампанским на «вы»… Надо услышать, заценить и не полениться записать. Не буду говорить о «Компромиссе». Для меня как профессионального журналиста это очень горькая книга, вывернувшая мою душу наизнанку и заставившая считать и пересчитывать свои личные компромиссы…
А вот записные книжки!
Это был 1996 год. Я попросила, чтобы мне в больницу принесли эти самые книжки. Мы ходили по длинному больничному коридору маленькой гурьбой, человека три-пять, читали по очереди — и смеялись до слез, до колик, до полного изнеможения. И это было лучше и полезнее любых медицинских препаратов и процедур.
С тех пор, как у меня появился Интернет, я заказываю книги в интернет-магазине «Оzон». Сначала пункт доставки располагался на Итальянской улице, рядом с Фонтанкой, потом однажды меня известили, что этот самый пункт переехал на улицу Рубинштейна. Не подозревая ничего плохого, я поехала получать свой очередной заказ.

Памятная доска на ул. Рубинштейна

Да! Мой пункт доставки «Оzона» располагается во дворе дома, где жил Сережа Довлатов… Постояла, покурила, посмотрела, прикинула… Нет, конечно, это возможно только сейчас, когда его нет. А с другой стороны, он есть — везде. Я слышу Довлатова в перепалке подвыпивших мужичков и в щебете совершенно иных, им невиданных девушек, и в каждом псе я узнаю замшевый носик Глаши… Куда Довлатов может уйти из этого города? Ни-ку-да.
…Иосиф Бродский умер мэтром, столпом отечественной литературы и нобелевским лауреатом. А Довлатов умер — Сережей. Для нашего поколения это, по счастью, неизменно.