ДУХОВНОЙ ЖАЖДОЮ ТОМИМ

 

Если Эдуард Артемьев спасает Николая Солодникова от бессмысленности существования, то меня спасает сам Солодников — от долгого и дикого ощущения кромешной пустоты вульгарности и бескультурья.

40 лет своей жизни я прожила в твердом и светлом убеждении, что мой город Ленинград — центр мировой культуры, что люди здесь иногда употребляют матерные слова для усиления экспрессии. И только! Что никто никогда тебя не только не ударит, но и не толкнет — исключено. Голоса не повысит. Резкого движения не сделает. Даже внутри себя не пожелает никому зла.

И вдруг все стало ровно наоборот: на тебя со всей мощью мчится джип, и если ты сам не отскочишь, — совершенно никого не волнует твой уход из этой жизни. О живописных красотах прерафаэлитов лучше не вспоминать — не до того. Расстреливают за углом, война идет везде.

Книжные магазины превратились в комнаты консервированных снетков. Там продается такое, что не только читать — издавать нельзя… И есть нечего.

И это длилось, длилось, длилось… год, два… десятилетие… второй десяток лет… и дальше, дальше, дальше, как некогда назывался знаменитый спектакль «Современника».

Вывод: культурный слой наш мало того, что был невелик, так еще и оказался искусственной надстройкой жизни. Раньше было прилично «быть в курсе»: читать то, что печатается в «Новом мире» и «Иностранке», отличать симфоническую музыку от джазовой, знать, какие фильмы ставят Анджей Вайда и Эльдар Рязанов, и кого считают «врагом социалистической родины».

Кинотеатры исчезли, про театры говорить не приходится в принципе, редко-редко что-то сверкнет в антрепризе. Культура, если она и существовала, ушла внутрь частной жизни каждого отдельного гражданина: кассеты с записями музыки, видеокассеты, потом лазерные диски, на каждом из которых можно разместить свой собственный Эрмитаж с Филармонией по соседству.

А разве это культура? Нет, это все та же «сфера потребления»: кто-то потребляет золото и бриллианты, кто-то недвижимость и ананасы в шампанском, а кто-то — симфонии Стравинского. Не меньше, но и — не больше.

Потому что культура — это, прежде всего, ПОТРЕБНОСТЬ в 13 лет прочитать Стругацких, в 17 — Мастера и Маргариту, а в 20 — Войну и мир. Если этого нет, культура в потребительскую корзину никогда не поместится.

Чем мне интересен Солодников? Тем, что приходит к Артемьеву, уже разорвав себе душу в клочья его музыкой (авторское определение). Он разговаривает с Верой Полозковой, наизусть цитируя не только ее стихи (все-таки они приятели), но и стихи Бродского, Цветаевой, Петрарки…

Солодников сам — носитель культуры, вот в чем фокус. И поэтому он в этом мире, где всего по два, по четыре, по шесть, по восемь — ежедневно ДУХОВНОЙ ЖАЖДОЮ ТОМИМ, и ты каждый раз на пятой или на десятой минуте эфира вспоминаешь: «Он же библиотекарь, блин!»

А кто из нас остался носителем кульутры, кому этот прижизненный статус греет душу, которая рвется в клочья и на фильмах Сокурова, и на лекциях Мамардашвили, и на премьере Евгения Миронова?

Солодникову вроде повезло, КАК БЫ: заниматься тем, что близко и любимо, а также получать за это деньги. Придумать дурацкий лид #ещенепознер — и собирать многотысячные просмотры каждого выпуска, где Артемьев оказывается прекрасным волшебником для чувствующей аудитории, а Вера Полозкова настоящей героиней сегодняшнего дня, когда важно не столько то, что она делает, как то — какая она, что она себе в этой жизни позволяет. И тут они сближаются с мудрейшей и почти старейшей глубочайшей Татьяной Черниговской, и ты оказываешься не только в кругу интереснейших людей, но и в средоточии той самой культуры, без которой задыхался почти три десятка лет.

Наверное, то, о чем рассказывает Солодников, ужасно мало для реанимации нас всех, несчастных жителей странной России. Есть ли его герои Россия? А если они не Россия (а они что-то совсем другое), то почему мы плачем именно над Россией.

Может быть, культура как раз тот надмирный континент, о котором так стосковалось сердце?

И там такая же Европа, как и Турция, о которой рассказывает Алла Демидова (вот представить себе не могла, что так можно говорить о страшной Турции). Но ведь я ее и не видела и — уже не увижу… Там Париж, и Петербург, и Москва, и Франция, и Болгария, и Филадельфия, и Филармония, и прерафаэлиты, и Ван Гог в полный рост. Впрочем, континент Культуры не обрисовать одним перечислением примет, там происходит что-то совсем иное.

Ох не зря они гадают на стихах Егора Летова («Гаданём, как сказал Юрий Борисович Норштейн»), ох не зря выпивают они (частенько) по рюмочке…

А в моей душе что-то такое происходит в это время, что-то исключительно лично мое, и слышу я свою любимую Булата Шалвовича: «Николай нальет, Николай нальет (правильно, Николай ведь, он и стоит на раздаче), Николай нальет, а Константин пригубит, а Федот не тот, а Федот не тот, а Федот он сам себя погубит…»

Нет, не хочу я, чтоб погубил, буду смотреть до тех пор, пока не пойму, «чем сердце успокоится…» Или там, внутри моего Седьмого Континента планеты Земля нет и не может быть успокоения? Помните, конечно: «Сердце, тебе не хочется покоя, сердце, как хорошо на свете жить, сердце, как хорошо, что ты такое… Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!..»

Любовь Аркус все спрашивала в конце передачи, когда Солодников захлебывался слезами: «Почему ты плачешь, почему ты плачешь?..» Да вот поэтому: потому что именно ТАК именно ОН умеет любить.