Стало прилично быть негодяем

Самое ошарашивающее открытие печально знаменитых 90-х годов было кардинальное изменение модели поведения людей в самом культурном городе страны — в родном моем Петербурге. Когда-то здесь жили интеллигентные люди. Они говорили вежливыми голосами, не признавали громких выкриков в метро и на улице, не одобряли бурной жестикуляции, которая, как правило, мешает другим, делали соответствующее «лицо» при возникновении неприличной или двусмысленной ситуации, не стеснялись одернуть хама или матерящегося пьянчугу, выстаивали длинные улыбчивые очереди на выставки и в театральные кассы, искали и добывали «лишний билетик» на спектакли заезжих театров, знали все последние публикации в периодической печати, предпочитали классическую музыку… У ленинградцев были особые, светлые лица с умными глазами! А как их любили по всей стране!.. «Вы из Ленинграда?!.» И все были готовы рассыпаться мелким бесом, предложить все самое лучшее, а главное — послушать о жизни далекого прекрасного города.

Все это сдуло ветром времени как слой пыли.

На улицах, в магазинах, в метро все стали разговаривать матом, визгливо орать, сопровождая ор могучими неприличными жестами. Скромное, с улыбкой кокетство девушек ушло навсегда — вместо девушек появились размалеванные девицы, причем сразу потасканные, демонстрирующие не только прелести своего туловища, но и владение омерзительной мимикой и жестикуляцией. Впрочем, мужчины были не лучше: пирсинг, татуировка, мат и хохот надо всем, что попадается на глаза, залитые с утра…

Девизом и содержанием жизни стала знаменитая реклама: «Бери от жизни все!»

Распальцовка малиновых пиджаков очень скоро стала всеобщим достоянием. Стало нормальным цедить слова через губу, через жевательную резинку, глядя на окружающих с презрением почти материальным.

У меня был знакомый, выросший в интеллигентной семье (его отец был директором ДК), читавший наизусть Блока, способный красиво ухаживать за женщиной… Я увидела его, вылезающего из роскошного «мерса» с такой печатью презрения на челе, таким расхристанным, распоясанным, что, не удержавшись, поинтересовалась, как ему удалась такая полная трансформация. «Да, — сказал он, растопырив пальцы по известной схеме, — мы теперь все братки, братаны, и не вижу в этом ничего плохого…» Потом я сообразила, что мальчик всегда был наделен некоторыми актерскими способностями. Эти новые социальные роли нужно было примерить на себя, проиграть, приспособиться к ним… И играли — с упоением! Встать на виду у всех и помочиться — просто милая шутка. Озорным матом послать старика-калеку — подвиг, достойный подражания… Я уж не говорю о джипах всех мастей, которые ехали, куда ни попадя, убежденные, что для них не существует правил дорожного движения. И вообще никаких правил: куда хочу — туда и ворочу.

Перечислять все эти «приметы» не хочется. Люди досыта насмотрелись выступлений подобной публики а ля Ксюша Собчак. Не случайно, видимо, дочь первого символа демократа-интеллигента стала главным символом абсолютной отвязанности. Не случайно, видимо, «демократия» ассоциируется у нас с безвластием, беззаконием, попустительством всем возможным порокам. Этим символом, совершенно трагическим, стала станица Кущевская. И это уже не 90-е годы.

Страна сделала нас такими или мы такой сделали свою любимую и единственную страну?

Почему вдруг (это произошло осень быстро) стало прилично быть хамом и негодяем? Да, свобода обернулась вседозволенностью, причем в первую очередь — в поведении. С катушек сорвало всех и вся. Может быть, это было ответом — вызовом! — миру, стране, где заказное убийство стало нормой жизни, воровство — работой, главный способ обогащения — государственной службой, вранье — политикой, проституция — престижным и доходным бизнесом... Как сказал Путин, вспомнив Жеглова, вор должен сидеть в тюрьме. Почему же там сидит только Ходорковский? Он у нас один вор? Или он сидит потому, что вопреки бездействию государства на «территории Юкоса» создал управляемую и достойную жизнь? С кем и за что борется государство? Во всяком случае, не за наши интересы.
В Советском Союзе мы знали, что «человек — это звучит гордо». Люди и вели себя соответственно этому статусу — достойно. А сегодня мы знаем, что «россияне будут жить плохо, но недолго». В этой оговорке Черномырдина (царствие ему небесное!) — вся соль сегодняшнего дня. Если жить нам плохо и недолго, то, действительно — урви от жизни все, что сможешь: хоть чекушку водки, хоть поездку в Турцию, хоть возможность поглумиться если не над правительством, то хоть над соседом или прохожим.

Мы больше не живем в окружении культурных интеллигентных людей. Петербург — город абсолютного бескультурья. В белые ночи возле Адмиралтейства человеческая моча поднимается на 20 см. Сколько ни призывай граждан пользоваться общественными платными туалетами, проще всего облегчаться бесплатно — там, где вздумается. Мне доводилось видеть не только мужиков, стоящих лицом к кустикам, но и вполне взрослых теток, поднимающих юбки и сверкающих голым задом, пока организм не исторгнет из себя струю мочи. Конечно, это началось после того, как были закрыты на кодовые замки подъезды домов. В советские времена наши подъезды являли собой зрелище ужасное, а уж те, что ближе к центру и рядом с магазинами, всегда были отхожими местами. Они были загажены сверху донизу. Так что справлять нужду, где придется, — это давняя традиция «культурной» столицы. Собственно, наше знаменитое дворцовое ожерелье возникло из-за того, что летом в  городе стояла такая вонь — святых выноси, и жить в Петербурге было невозможно. Все нечистоты сливали в реки и каналы, пока в начале XX века не появился в городе водопровод.
Вот такая жизнь у нас в легендарном Петербурге. Вторую зиму правительство города призывает нас, горожан, взять в руки лопаты. Город завален снегом, для проезда и прохода пробиты ногами и колесами узенькие колеи. Как в блокаду. Зима в северном городе — как стихийное бедствие. Нормально! Зато этот город — культурный брэнд России. Каково? Все существенное, сущностное словно исчезло из обращения, остались одни подделки напоказ и на погяд. Кому нужен «Охта-центр»? Кто там будет работать, кто туда будет ходить? Все — от президента до местных чиновников — убеждают нас, что этот центр «даст толчок к развитию» депрессивных территорий года. А к развитию депрессивного населения что даст толчок? Только работа, созидательный труд могли бы вывести нас из скотского состояния. Но работы — нет. Можно найти временную службу за временные деньги, с которых никакой работодатель не будет делать отчисления в пенсионный фонд. Даже строители «Охта-центра» будут заняты временно, на период строительства. А потом их судьба никого волновать не будет. Можно представить, с каким «удовольствием» они будут возводить этот памятник маразму и сколько разворуют стройматериалов, ибо ничего другого им не останется.

Я согласна с Христом, что воровать — стыдно. Но если в стране объявлен принцип жизни «обогащайся, кто как может», то обычное воровство становится не самым тяжким преступлением. Кто же способен прожить на пенсию или на МРОТ, который нынче аж 4430 руб.? Но на пенсию способны прожить особые граждане — государственные служащие, поскольку их минимальная пенсия составляет 18000 руб. И это доказывает, го наше государство существует не для жителей России, а для собственных служащих.
Стоимость труда и стоимость государственной службы различаются в России принципиально, но об этом разговор особый.