Мой папа любил говорить «Так было»

 

Что-то я хотела… Вспомнить бы, что. Нет, а чем я все-таки занимаюсь?

Пишу какие-то тексты. А потом смотрю, кто их читает. И зачем мне это надо?

Ну, писать — понятно зачем. Соскучилась! После окончания журналистики в моей жизни кончилось и письмо. Нет, еще была одна работа. Об этом как раз еще хочу написать.

Потом почему-то решила, что я дизайнер. Может быть. Но оттуда меня выгнали. Вот прямо так: «Встала и пошла отсюда».

В общем, пишу, потому что письмо — моя истинная природа. Как выяснилось в последние два месяца.

А смотрю, кто читает, потому что не могу пока сориентироваться по дислокации.

Утром проснешься часа в четыре, в пять (сплю я мало) и смотришь в потолок. Или внутрь себя. Думать — не думаю, но разные мысли в голову приходят. И уходят.

Уж очень для меня нынче год удивительный. Ну все не так, как было много-много лет. Волосы вот отрастила. А с 23 лет, как стала работать журналистом, волосы стригла — мешали они, некогда было с ними возиться. Вымоешь, два раза расческой махнешь — и побежала. И вдруг обрадовалась, что у меня прямо такие волосы, как у мамы.

Что для меня было самым важным всю жизнь, с очень ранних лет — наверное, со старших классов школы? Смогу ли я? А вдруг не смогу? А надо смочь! В общем — казнить, нельзя, помиловать. И крутись тут.

Причем это касалось абсолютно всего. Смогу ли понять поэзию Поля Верлена? Ван Гога? Смогу ли сшить костюм по выкройкам в «Бурде»? Смогу ли помочь человеку, если он попросит о помощи? Смогу ли сказать и написать правду? И много чего еще.

Смогу. И должна. Как Зоя Космедемьянская. Про это я, конечно, не говорила, но для себя знала: только так, а если не сможешь, руки тебе не подам, потому что уважения не заслужила.

А если стихи пишешь, то уж, будь любезна, на уровне Марины Ивановны. Не можешь, кишка тонка? Тогда не выпендривайся и сиди помалкивай в тряпочку.

А потом пошел обвал: модальности долженствования разрушают психику человека. Никто никому ничего не должен. Это я сколько? Сорок пять псу под хвост? Сорок восемь уже? Пятьдесят?..

А любить себя — это как? Вот так сесть в кресле, чтобы спине удобно было? А я так не умею. И даже не представляю, как это. Одно плечо чуть выше, сутулюсь. Ну, шея — там этот дурацкий остеохондроз… А куда это шею-то деть можно? Размассировать, говоришь?.. А Зое Космодемьянской памятник не снесут? Если снесут — сдохну просто, на все тогда наплевать. И ведь не скажешь никому. Некому.

А Поль Верлен — он у меня где? Вот этот мой шкаф со стихами — кубометр стихов. Может, больше. Но не меньше. Там где-то и Верлен. И Пушкин, и Лермонтов. Ну их-то фиг у меня кто-нибудь отберет! И Зою. Да пусть все памятники порушат к чертовой матери — она же со мной останется, внутри меня. Потому что моя Зоя Космодемьянская  — это не памятник, а то, что я про нее чувствую. Это мое нутро. Моя жизнь, мое детство, «Повесть о Зое и Шуре». Их невозможно ни вычеркнуть, ни изменить.

Мне очень жалко, что Булат Шалвович расстраивался, что написал «Комиссаров». Ну, это — «и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». От песни и сейчас сердце замирает. Он написал, а мы любили, пели и слушали. И для своего времени она была просто прорывом в мир человеческой души — в противовес советской эстраде.

Мой отец любил говорить: «Так было». И я только теперь понимаю, насколько это мудро.

Не надо ничего комментировать и оценивать. Был Советский Союз. Так было. И я была и октябренком, и пионеркой, и комсомолкой. Куда я это из своей жизни дену? Никуда. И не собираюсь. Мы пытаемся поделить прошлое на то, чем можно гордиться и то, чего надо стыдиться. А оно просто было. Вот такое, какое было.

В каждый период времени человек такой, какой есть. На тот период осознание было вот таким. Сегодня оно другое. Изменился мир, люди, вектор движения, само понимание сути жизни, ее форм разнообразия.

Я до сих пор не знаю, как сесть в кресло, чтобы спине было удобно. И кресла такого у меня нет (а те, что есть, дорогие). Зато компьютерное кресло, чтобы было удобно сидеть и писать, я купила.

И каждый день я проживаю теперь, из часа в час наблюдая за самой собой. А ты куда пошла? Пить хочешь? Полежать решила? А писать сегодня будешь? Не знаешь еще? А в магазин зачем собралась? Мороженого захотелось? А ты не спятила, часом? Неужели реально пойдешь в магазин за одним мороженым? А позвонить кому-то надо? Надо. Аллка вчера с Днем матери поздравила, а я ничего. Ваня утром поел блинов, слава Богу, а то вообще непонятно, зачем я их вчера пекла.

А сейчас-то что сидишь и стукаешь по клавишам, когда надо идти в магазин и суп варить? Хорошо хоть додумалась борщ сварить, а то все щи да щи. И шарлотка твоя надоела до смети. Пирожки с творогом приготовь, только масла побольше, не жадничай. Это-то ты способна сделать? Или опять ничего не можешь? А кто должен все делать правильно?

Теперь вы понимаете, почему мне по фиг всякие пандемии, короновирусы и прочие проблемы с масками: у меня все куда серьезнее. У меня дело поважней будет.

Я заново строю отношения с самой собой, с сыном, со всем миром и жизнью в принципе.

А поскольку спала всего четыре часа, пойду и лягу. Пока-пока!