Кукольный мир, разрушающий «реальность»

Книга была куплена за несочетаемое словосочетание: Дина Рубина (хорошо знакомое имя) Синдром Петрушки — кроме слова «Петрушка» ничего не известно, а в сочетании с Рубиной представляется то ли абсурдом, то ли мистикой. Понадеявшись на последнее, книгу я купила…
«Ах, лучше бы было не трогать письма, и мирно скончаться, как жил…» Да, возможно, было бы спокойнее и надежнее не поддаваться своему неуемному любопытству — и жила бы себе, как у Христа за пазухой, в полном неведении… Но это поступок, который невозможно повернуть вспять, то есть необратимый. Книга прочитана. Перед тем, как представить ее «широкой публике», прочитана еще раз…
Ах, какое это счастье, наслаждение — погрузиться, уйти с головой в мир, который лично для меня не имеет никаких координат. Я не была на Сахалине, в Праге, в Иерусалиме, а тем более — в послевоенном Львове. Но это пока еще только география, которая как-то соотносится с реальностью. О Праге я очень много читала стихов и люблю ее заочно…
Но места действия романа… Кстати, они могли быть совершенно другими и вообще располагаться не на планете Земля, а в иных измерениях. Потому что все остальное в романе происходит именно в них: Дина Рубина живописует инобытие, которое так густо замешано на наших страстях, бедах, счастье и отчаянии, что в итоге вообще невозможно понять, где ты находишься. И в итоге плюнуть на это, погружаясь все глубже в кукольный мир, его мифы, легенды, очарование и — неизбежное — предательство.

Воспитанная в театре, где искусство вершили настоящие живые актеры, кукольного театра я никогда не знала и за что-то самостоятельное его не держала. Хотя о том, что куклы Образцова по ночам оживают и сами разыгрывают свои спектакли, я, как и все, конечно знала. Но у меня никогда не было жажды увидеть, подсмотреть это мистическое действо. Я уверена, что и театральные костюмы по ночам не просто так болтаются на вешалках в костюмерных… Это — одно из непреложных правил игры в мире искусства. И чем даже в этом смысле может быть кукольный театр лучше «настоящего»?
Это мне объяснил один из персонажей книги Дины Рубиной: «Драматический театр образом не владеет, в отличие от кукольного… Почему? Потому что кукла — это способ постижения жизни, духовного состояния. Чем кукольное дело отличается от драмы? Через куклу можно передать ме-та-фо-ру…»Оказывается, кукла в кукольном театре — не один из персонажей спектакля, в котором актеры заменены куклами, а единственный в своем роде уникальный образ, созданный талантом и гением кукольника. Образ этот — как Фаюмочка главного героя романа — существует самостоятельно, причем как де-факто, так и де-юре меняя окружающую его атмосферу и напрямую проникая в сознание и души людей.
Кукольник — это такое же великое призвание, как композитор, художник, сказочник…

Да, главный герой романа Дины Рубиной — кукольник Петр Усксусов, словно случайно или по благословению судьбы получивший главную фамилию Петрушки всех времен и народов. Но если бы книга была только о кукольниках!..
Она — о любви!
О такой любви, которой в современной культуре нет и не может быть по причине всеобщего цинизма. Что там Ромео и Джульетта! Они шестьсот лет, как умерли. А эти — Петя и его Лиза — живые, сегодняшние, страстные, обреченные друг на друга… Вокруг них — силовое поле любви, которое закрывает и защищает их от всего мира. И заодно — мир закрывает от них. Даже глянуть в омут их страсти, в его черную непроглядную глубину — опасно для жизни. Могучего друга детства обоих, Борю Горелика, двухметрового верзилу, сбивает с ног каждый раз.
История этой любви — вычлененная из остального сюжета — пленительна. Но она — не вычленяется, ее нельзя оторвать от родового проклятия и трагической гибели Лизиной мамы, от Трикстера-Ромки, Петиного отца, от десятков вольных или невольных участников событий на самых разных этапах возникновения и развития семейной легенды, обернувшейся абсолютной реальностью, которая демонстрируется потрясенному Петру на экранчике УЗИ.

Их первый сын, родившийся с «синдромом Петрушки», умер в младенчестве, не сумев долго нести смех на своем лице. Все женщины в Лизином роду должны были рожать девочек! Вереница огненноволосых женщин!.. Все мальчики рождались с «синдромом Петрушки» — по-научному «Синдром Ангельмана», это какое-то нарушение в 15-й хромосоме человека. Синдром назван по имени британского педиатра Гарри Ангельмана, впервые описавшего его в 1965 г.
Если бы не кукольное призвание Петра, никогда бы не нашелся Корчмарь и дивное сокровище в его утробе. Возможно, так и не размоталась бы, запутанная в веках, тайная нить давнего еврейского проклятия.
Эта история возникает на страницах романа кусками, как бы случайными эпизодами, обмолвками или исповедями совершенно чужих, случайных людей. И целиком эта история оказывается известна — в итоге — только мне, читателю. Главные герои, скорее всего, так ее и не узнают…
Когда Петя звонит Борьке, чтобы сообщить счастливую новость: «У нас с Лизой будет девочка, я вчера видел, она еще такая страшная, но такая красивая, такая куколка…» И Горелик орет страшным голосом: «Не-ет!..» Уж из их дочери Горелик не позволит Петру сделать очередную свою куклу. Из своей возлюбленной Лизы он как раз и пытался сделать куклу — ведь она такая маленькая, прелестная, словно специально созданная работать куклой. А Лиза оказалась непригодной для кукольного мира, хоть и любила его вместе со своим Петром, она была самой земной, самой «обыкновенной» женщиной. И тогда Петр сделал куклу — копию Лизы, злосчастную несчастную Элис, словно вынув для нее из своей возлюбленной душу и даже само желание жить. Это была такая подлость, такое предательство, которому нет слов на языке людей... И это был такой номер, такое гениальное выступление Артиста со своей куклой, что отказаться от него было выше сил кукольника! Отказаться от этого номера значило отказаться от своего мира, от самого себя…

Прочесть роман Дины Рубиной и не услышать «Минорный свинг» Джанго Рейнхарда - невозможно. Прослушав «Минорный свинг» однажды, вы будете слушать его вновь и вновь...

  …И вот теперь существую я — и кукольный мир, совсем рядом со мной, на расстоянии толщины ладони, не больше. И всеми рецепторами своей души я тянусь в этот мир, но обнаруживаю там пугающую для себя пустоту. Мы — не соприкасаемся! Мне не проникнуть и не попасть в кукольное инобытие. И почему-то это так горько, что все остальные части моего организма начинают неистово вращаться, хлопать крыльями, грызть зубами это разделяющее нас пространство. Зачем? А как же иначе? Меня до таких основ потрясло все, что я узнала…
И тогда, на грани яви и сна, выстреливает из головы это трескучее слово —Трикстер! Не душой, не сознанием — вернее, и тем, и другим, впаянным с рождения в вербальное пространство мира, — я врываюсь в кукольный мир, в первобытный мир мифов и образов, из которого потом, постепенно, родились все петрушки, комедия дель арте, уличные балаганы и сегодняшние фестивали кукольников. Итак,

ТРИКСТЕР