МАЯКОВСКИЙ

Я хочу
        быть понят
                  своей страной,
а не буду понят —
                  так что ж,
по своей стороне
                 пройду стороной
как проходит
                 косой дождь…

Столетие Владимира Владимировича пришлось на 1993 год. Были ли тогда публикации о нем? Научно-практические конференции? Восторженные тексты в Интернете? Не знаю.

А сегодня у Маяковского совсем не юбилейный день рожденья — 119 лет. Как говорится, ни богу свечка, ни черту кочерга.

В годы ломки Советского Союза были вылиты бочки черной краски — на всех и на все. В том числе и на Маяковского. Я только глянула краем глаза — и устыдилась, что живу в такие времена… Хорошо, памятник в Москве оставили. А могли бы снести, как памятник Дзержинскому.

Символ Маяковского «страшнее» символа Дзержинского: Маяковский оставил гениальные стихи. О Ленине, о революции, о республике Советов. Никакой кислоты не найдется, чтобы вытравить эти поэмы из отечественной литературы.

Пусть меня вместе с Маяковским расстреляют у поворотного столба истории — я не перестану его любить.

Именно стихи Маяковского наиболее полно, ярко и точно выражают психологическое состояние советского человека, для которого самое главное счастье — «каплей литься с массами».

А разве сегодня, лишенные этого счастья, мы не мечтаем о нем?

Мы — «коллективисты», потому что наше сознание обладает качеством соборности, и в наше «мы» включен — априорно — весь мир. И здесь причина сегодняшнего помешательства каждого: из нашего «мы» нам приходится вычленять какое-то непостижимое «я» и противопоставлять его «мы».

И вот мы смотрим на этот мир и видим… то, что писал о нем Маяковский (с поправкой на сегодняшнюю лексику):

Рабочего
             громады класса враг —
он враг и мой,
                     отъявленный и давний.
Велели нам
                  идти
                        под красный флаг
года труда
                   и дни недоеданий.
Мы открывали
                        Маркса
                                   каждый том,
как в доме
                   собственном
                                       мы открываем ставни,
но и без чтения
                         мы разбирались в том,
в каком идти,
                      в каком сражаться стане.

Да, я совершенно не собираюсь что-то вычленять из Маяковского, выдергивать его «хорошие» стихи и «плохие» — про власть рабочих, партию и Ленина. Все его стихи равно гениальные, неважно, какую тему он брал. Брал в одиночку, но мощно — как огромный симфонический оркестр…

Я видел
            места,
                    где инжир с айвой
росли
       без труда
                     у рта моего, —
к таким
           относишься
                              иначе.
Но землю,
                которую
                            завоевал
и полуживую
                     вынянчил,
где с пулей встань,
                               с винтовкой ложись,
где каплей
                льешься с массами, —
с такою
          землею
                     пойдешь
                                  на жизнь,
на труд,
             на подвиг
                            и на смерть!

И я,
      как весну человечества
рожденную,
                   в трудах и в бою,
пою
           мое отечество,
                                 республику мою!

Это написано в 1927 году, когда еще никакой замечательной республики не было, а была полуголодная страна, иссушенная войной и революцией. Но «весна человечества» — это такой замечательный образ, что он и сегодня рвет душу и заставляет мечтать о том дне, когда эта весна наступит. Без такой мечты жизнь людская была бы просто шорохом листвы.

И сегодня я хочу напомнить еще одно стихотворение Маяковского, одно из самых сильных во всей любовной лирике XX века.

ЛИЛИЧКА!

Вместо письма

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

26 мая 1916 г. Петроград